Отрывок из романа

Где-то под Львовским замком
Старый дуб стоял,
А под тем дубочком
Неформал лежал.
Он лежит, не дышит,
Он как будто спит,
Золотые кудри
Ветер шелестит.
Как ты был маленьким,
отец хипповал,
В рваных джинсах
Городом вышивал.
Было вас в отца
Пятеро сыновей
Первый был скинхедом,
Второй - роккабил ...

***

Многие спрашивали его, он случайно не тот Юрко Банзай. Нет, отвечал Юрий Банзай, улыбаясь. Мы даже не родственники, - сразу же опережал следующий вопрос.

Банзай учился на пятом курсе биофака. Как одного из лучших студентов был направлен на практику в один колледж, ответвление от универа, на преподавание биологии в старших классах. Откровенно говоря, до тех пор, пока Банзай не сказали, как называется город, он даже не подозревал о его существовании. Медные Буки.

Очень далеко расположен, ехать два с половиной часа, да еще и поездом, останавливается у каждого столба, как собака спаниель.

Банзай переехал в Медные Буки в конце августа. Он снял однокомнатную квартиру в дряхлой трехэтажном здании. Страшная, как атомная война, бабка-баптистка заставила подписаться на их баптистский вестник, а заодно и местную газету «Патриот», где работал редактором ее сын. Газета не пользовалась бешеной популярностью, однако кто-то ее и покупал. Журнал рассказывал о новейших решение райсовета, городские новости. Отказывался и вечных тем: изнасилование, убийства, случаи растления малолетних и другие перченые штучки, которые так нравятся пенсионерам.

Вот уже неделю, как он работал в колледже. Обучение началось 28-го, что само по себе было плохим знаком. (Всегда как у людей, в очередной раз повторили себе под нос ученики.) Люди разумные рубили дрова и скупали свечи перед тем, как те резко подорожают с первыми выключения света. Зима обещала быть холодной, темной и безнадежной. «По крайней мере, - подумалось ему, - в Медных Буках не выключают воду, в отличие от Львова».

Ежедневно, кроме воскресенья, Банзай выходил из дома с большим горным рюкзаком за спиной. Хотя в «Ермак» лежали всего несколько книг, пара общих тетрадей и бутерброд с двумя яблоками, он никогда не променял бы его на обычную сумку, а тем более на шариков. Юрий Банзай верил в искренность слов Карлоса Кастанеды, а дон Хуан, незабвенный учитель Карлоса, советовал носить все только на плечах.

Кстати, о яблоках: Банзай прочитал, что подопытные студенты, съедали два яблока ежедневно, чувствовали себя гораздо лучше и интеллектуально выше тех, которые яблок не ели. Такие факты очень тронули Банзая, потому что он был якнайчуйнишои мысли о своем интеллекте и старательно лелеял и взращивал его в благоприятной среде. Но в целом он был скромным парнем, и никто (за исключением разве что одного-двух человек) не догадывался о глубинном символизм акта поглощения паперивок.

***

Постепенно, с течением времени и обучения Банзай знакомился со всем тем так называемым "преподавательским коллективом".

Он познакомился с учителем украинского языка и литературы, господином Лисун, который выглядел стопроцентного гомика, и с его женой, учительницей языка и литературы - госпожой Полисункою, которая выглядела, как стопроцентная лесбиянка. Каким-то странным образом вместе они составляли довольно неплохую пару.

Он познакомился с Держислава Черевухою, маленькой засушенной, как мертвый воробей на чердаке, старушенция, преподавательницей мировой культуры. Она была седой, но рисовалась на фиолетово, чтобы быть похожей на Мальвину. В ее классе на стене висела большая репродукция, красивая, чтобы не сказать - волшебная. Под репродукцией было написано:

СОБАКИ В ФЬОРДЕ КАНДЕРДЛУАРССУК

И действительно, два псиська разлеглись на снегу и лениво поглядывали на этот заснеженный фьорд Кандердлуарссук. Госпожа Слава очень любила своих собачек и говорила, что тот слева - это Эрих, а справа - Мария. То Банзай имел неосторожность похвалить ее коллекцию открыток разных классиков и импрессионистов. Госпожа Держислава упала в экзальтацию, присущую только очень преданным коллекционерам, и сказала, что у нее дома есть ровно 3427 открыток, ни одной меньше, и она ни за что не понесет их на продажу, даже если в доме не будет ни крошки хлеба и ни тома Эриха Мария Ремарка. Почти каждый день она приносила ему папки открыток и каждый раз напоминала, чтобы он пришел еще и завтра, потому что тогда она принесет ЕЩЕ БОЛЬШЕ новых, действительно раритетных карточек, которые в целом колледже достоинству могут оценить только они двое. Банзай действительно приходил на следующий день, просматривал очередную опухли от открыток папку, из которой во все стороны торчали Моне, Тулуз-Лотрека, Дега и Ван Ґоґы. Взамен он получал разные интересные книги для чтения в свободную волну. У пани Держислава был очень славный кот - черный худезний уличный бродяга, который, говорят, жил в колледже еще до прихода больших людей из-за гор. Старушка учительница утверждала на полном серьезе, что иногда, будучи в хорошем настроении, кот разговаривает. Звали кота Василием.

К слову, пани Слава также приглашала его на чай с печеньем (не кофе - у нее давления). Банзай уже в который раз удивился: все так приглашают друг друга, а сами остаются на месте и пьют свою подать в одиночестве.

Еще колледж имел собственного писателя, по профессии - учителя географии. Все свои графоманские детища (среди них "Ее рот ворота, глазок ее блеск", "Я ухожу от тебя, моя милая", хит графоманского сезона "В поисках девственницы» и реакционный памфлет, принесший ему известность - "Буржуа из пещеры Кро -Маньйон ") этот импозантный господин (" Колокол ":" Пожалуй, самый перспективный автор, доступный восприятию не только старшему, обогащенном духовно поколению, но и молодежи "," Плерома ":" китчмена №1 на территории Галиции и Лодомерии ") подписывал произведения почти собственным именем: Витайль Ханигин-Тичинда. Он говорил, в силу своей картавости, как дядя из Канады, так что все буквы "Р" в его речи сами по себе превращались в "R".

И вообще, он, наверное, представлял свою разговор записанной латиницей, как старые украинские журналы, выходившие за Польши. Если раньше гаркавлення раздражало его, то с приходом писательской славы это даже приобрело в глазах господина Витайля определенного диаспоритянського шарма. Он всегда говорил очень жирно и пышно, как и подходит тем, кто показательно носит вышиванки и печатается в журнале "Колокол":

- Добrого дня, господин Юrию. Как поживаете, господин Юrию? Имелись пrиемни сновидения, господин Юrию?

С каждым новым вопросом Ханигина-Тичинды Банзай хотелось ему ответить: "Не Ваше пся спrава, господин Виталий".

В общем, очень живописный "коллектив". Но это было ничто по сравнению с теми несчастными, обиженными на весь мир жертвами абортов, которых почему-то привыкли так ласково называть учениками.

***

На третьем курсе, сразу после "экватора", он едва не совершил глупый вещи в своей жизни. От этого его спас только один кивок головы, которого она так и не сделала после вопроса: «Не хотела бы ты жениться на мне?" Вопрос касался его любимой, Соломии Лякливици.

Соля училась вместе с ним на одном курсе. Сначала она вызвала в нем какую-то непонятную тут своим мировоззрением, потом наступило примирение, а потом он посмертно втрискався в нее. А она, Юрка мнению, у него. По крайней мере так то выглядело.

Но Соля была не просто умной, красивой, всесторонне развитой девушкой. Факультативно ей еще удавалось быть Лярвы, стервой, курвой и просто сукой. Но он, Юрий Банзай (он, Юрий Банзай!), С малопонятным причинам сумел ее полюбить.

Соля была настоящей красавицей, с идеальными чертами лица, тонкой шеей, длинными ногами и изысканными манерами. Вот, пожалуй, то, что и очаровали его так безнадежно и железобетонно-крепко.

На ранних (операбельных) стадиях болезни его начало захватывать то, как Соля видит мир (а вспомним того Юрка Банзая, которого стремительно вернуло от ее взглядов еще какой-то год назад!). Затем он начал ловить кайф от ее уроков французского ...

... То, что за жизненным призванием Соля была сукой, он начал замечать после ее отказа. Она попросила немного подождать. Скажем, до конца года. Решение, по всем параметрам взвешенное, однако Банзай НЕ заакцептував его. ... Поэтому отказ несколько отдалила его и частично отрезвил. Он задумался, действительно Соля так идеальна, как ему казалось.

Банзай слушал ее разговоры и постоянно кивал. От ее речей становилось грустно, что вот эта девушка станет его женой (на тот факт, что женой она может и не стать, Банзай никогда не обращал внимания). Соля неоднократно повторяла, что Банзай очень ограничен. Что его кругозор слишком узкий. Что он зануда. Да-да, что Юрий Банзай зануда. Он лишь молча кивал головой.

Соля хотела переделать его на свой манер. Хотела заставить ходить на дискотеки ( "Ну ты и зануда, Юра, только слушаешь ту свою дурацкую музыку, ни на какие дискотеки не ходишь! Но ты и зануда!"). Как-то она сказала, что ненавидит "Мертвого петуха" из-за того, что тот осквернил песню "Франсуа" Ирины Билык. Банзай сдержанно втянул носом воздух и не сказал. Потому что, по его мнению, за такие слова следовало сразу бить по морде.

Еще она любила пользоваться оборотом "не хочу ... но" ...

"Не хочу тебя обидеть, Юра, но у тебя плохой вкус".

"Не хочу критиковать твою внешность, Юра, но тебе длинные волосы ну совсем не подходит".

"Не хочу тебя задеть, Юра, но тот твой Питер Геммил - то есть музыка для дебилов, полная безвкусица".

Вот так-то. Она всегда говорила "не хочу ... но" ... и всегда хотела. Всегда имела в виду его задеть. И чем больше Банзай бегал за ней, как щенок, тем больше она проникалася желанием задеть. А Банзай все бегал и бегал, потому попросту не мог без нее. И только после спасительного отсрочку на "экваторе" он, как Савва по дороге в Дамаск, внезапно прозрел.

С приближением лета Соля все больше и больше отдалялась от него и вилась вьюном круг дождя. Все в порядке, думал он, все под контролем. Но из-под контроля получалось все больше и больше вещей.

Закончилось все тем, что Соля ушла от него к лучшему другу Банзы - дождя Мокоши. Тогда Банзай и решил проверить правдивость теории супругов Уоссон относительно Мухоморчик. Терять было нечего - он или получит просветленность, или умрет, что при данных обстоятельствах было бы очень даже кстати.

Слава Богу, Банзы откачали, а Дождь искренне посмеялся над бедной Соломийкой. Затем он рассказывал Юрию, как и плакала у него на плече, просила, чтобы Дождь ее хотя бы поцеловал, что она любила только его, а не зануду Банзая, а он действительно зануда, с ним не о чем говорить ... что она его, дождя, очень-очень любит, что она его хочет ... Дождь на все это залился буйным смехом ей прямо в фейс. Трахнуть тебя? Нет вопросов. Но если тебе мой лучший друган Банзай показался занудой, сказал он сквозь смех, то со мной ты умрешь еще до захода солнца. От скуки.

По возвращению из реанимации у него была последняя здибанка с Соломией. Она коротко сказала, что все между ними - лишь плохую шутку, что она встречалась только из жалости и тому подобное. Прытко и тихо то все сказав, Соля повернулась и ушла, не попрощавшись. Выглядела она так, будто не спала уже неделю. А еще она выглядела, как сука, которую изнасиловала шайка разгневанных кобелей диких собак динґо.

***

Знаки, они начали появляться здесь и там, в самых неожиданных местах.

В дом Романа Кория, моряка дальнего плавания на пенсии, залетела большая сова. Это произошло ночью, когда он курил при открытом окне, погасив свет. Его белки, залитые кровью, тускло блестели. Сова залетела, летала по комнате, ухкала, навлекая беду. Кори погасил сигарету, выгнал сову и быстренько спустился в подвал, где имел кабинет-библиотеку. (Об этом кабинет не знал никто, а если бы и узнал, то очень бы удивился, что такой пьяница, как Кори, имеет такую ​​библиотеку; если бы этот кто-то прочитал названия хотя бы некоторых книг - а большинство из них было латыни и греческом, хотя и случались английском или немецком, - то сначала очень бы удивился, а потом спросил бы, где в Кория взялись денежки на такие редкие инкунабулы, место которым - в лучших библиотеках мира. в тех отделах, куда не пускают практически никого.) Кори вытащил со стеллажа толстенный ґросбух и начал что-то лихорадочно записывать.

Если бы Банзай открыл четверговый выпуск «Прогресса», в рубрике «НЕСКОЛЬКО СЛОВ» он мог бы встретить сообщение под таким заголовком: «Ледяная пустыня занимает 15 жизней. Экспедиция гибнет под горой Каддафи ». В ней в нескольких словах говорилось о том, как одна группка ученых нашла снаряжения другой, собственно пропавшей при невыясненных обстоятельствах экспедиции у подножия горы Каддафи в Антарктиде. Подозревают, что ученых-полярников накрыло снежной лавиной, когда те же наткнулись на какую-то пещеру. Смерть экспедиторов была вне сомнений: снаряжение нашли покрытым коркой намерзлого снега со льдом, а провизия съесть только наполовину.

В Евки Нави в медных Буках корова отелилась двуглавым теленком. Теленок умерло на третий день.

Совы, которых мало кто видел в миднобукивських лесах, стали толпиться напротив колледжа. Иногда по ночам они дико кричали и ухкалы. В ночь первого заморозка, в половине третьего ночи, когда все общежитии спали, Дарка Борхес выглянула через стекло на улицу. Мост через реку в лес был измазанный бледным, холодным медом лунного света. На каждом дереве она увидела по две-три совы, крутили головами и надувались от собственного дыхания, как серые пульсирующие плоды. Месяц сверкал в их мягких бесшумных перьях.

О да! Знаки были повсюду. Достаточно лишь знать, куда смотреть.

И знать, что они предвещают.

***

Также в эти дни пропали без вести три девушки. Они упаковали свои вещи, чтобы ехать на выходные из общежития домой, и пошли вечером на вокзал. Их родители из Старого Самбора совсем не надеялись увидеть своих чад ранее католического Рождества. Девушки ушли в темноту улицы, заполненную цепким и влажным туманом, и пропали без вести. Просто растворились в темноте. Так сложились обстоятельства, что никто, кроме разве сторожа Кория на дверях, не знал причин быстрого отъезда. По правилам колледжа, этого было достаточно. Сами девушки объяснили это так: в комнатах все живут по двое (именно поэтому в свое время Дарке не позволили перевестись в мальчишеский общежитие), соседка одной из девушек уже захорувала на ґрипу; Кори сказали, что "уроков учить нет", поэтому запросто можно "скакнуть домой на выходные".

Они пошли в темноту и не вернулись. Родители услышали что-то плохое лишь по 25-му декабре.

На вопрос господина Андрея, почему Кори отпустил девушек, не сказав никому ни слова, то задумчиво почихрав заживающие укусы и царапины на руках и сказал, что, по его мнению, девушки объяснили все довольно убедительно - заболели ґрипу от однокурсницу, позвонили маме, мама говорили немедленно приезжать. Даю слово.

Кори, конечно, мог бы и напомнить господину Андрею, кто здесь на самом деле главный; мог бы и намекнуть, что и медсестричка, к которой у господина Андрея, при отсутствии бдительного ока жены, развились нездоровые желания, имеет совершенно противоположные наклонности. Мог бы. Но ... не стоит сразу всех за столом показывать, что у тебя есть все тузы, с козырным включительно, и еще восемь-девять запасных в рукаве.

Примерно семь молодых людей родом из медных Бук в ночь Дня всех святых сидели за колледжем, пили вино чернильного типа "Золотая осень" (более известное в народе как "Зося") и свистели в окна девичьего общежития. Один из парней был военный бинокль: батяры стремились чего перченого. Когда они уже думали, что наконец кто-то из гимназисток решила переодеться при включенном свете и незашторенные окнах, послышался низкий шум, слишком низкий, подавляющий, чтобы быть слышным самом деле, - вибрация барабанных перепонок. -То из-под "Шкуры Оленя" доносился низкий гортанный пение, вой и речитативы. В одну волну смолкло все - пение, голоса из общежития, их пьяное ґавендиння. Было слышно лишь хоровое пугукання сов, громоздились на деревьях рядом, а потом снова распевки шамана - поток непонятных звуков, бросая в ужас мертвые литании. По кирпичной стене заметались тени, так, как позади ребят кто держал факел.

Только никакого факела не было. Из леса вообще не шло никакого света. И для малейшего движения теней причинам не было вовсе.

Вибрация нарастала, и кто-то из компании сказал:

- Не знаю, как вы, а я смахую.

Никто не сказал, что он трус, лох и совсем не пацан. Все тихонько снялись и ушли. И никому почему-то не стало стыдно, что их походка плавно перешла в бег.

В лесу двое - пара старшеклассников, бродили по горам, держась за руки - наткнулись на просеку. Девушка специально прихватила фотоаппарат, чтобы зазнимкуватися с кавалером (в альбом в коллекцию). Просека выглядела так, будто проехал циклопический танк, который просто выворачивал землю, повергая дерева на две стороны в виде траншеи. Не вызывало сомнения одно: просеку сделало то большое. Девушка сфотографировала просеку, а фотографию, которую сделали потом, подарила парню на память. К парню на Рождество приезжал дядя; увидев фотографию с просеке, он сказал, что подобное видел, когда на лес упал небольшой самолет.

А кроме того - все было о'кей.

Только люди немного переживали. Или, точнее, боялись.

Только Банзай начал вздрагивать от резких звуков и слегка вскрикивать, когда к нему неожиданно начинали говорить.

Только Дарке было страшно вечером идти одной в туалет слабо освещеннымы пустыми коридорами. Но, поскольку, кроме Банзая, поддержать ее больше было некому, Дарка оставалась со своим страхом наедине.

Только Семпльований и Малаялам, живших в комнате, где в 76-м повесилась девушка, и напротив комнаты, где жил Ґеник Бревнов, сосед которого в 98-м попал под электричку "Мукачево-Львов", считали, что постепенно теряют смысл. Все из похабные сны и похабные звуки, которые были слышны по ночам в их комнате.

А в целом, все было в порядке, если это можно назвать порядком. Городом царила определенного рода Идиллия-после-чумы: пустые аккуратные улочки, чистые скверы, безлюдный убран парк ...

Только не советую гулять теми улицами затемно: можно и заблудиться.

Как это уже не раз случалось.

***

Семпльований и Малаялам / болота Гтхаьата

- Старик, где мы сейчас? - слабым голосом поинтересовался Семпльований в друга. Они секунду назад стояли перед дверью в подвал, расписанными орнаментом и арабском сувьяззю, а теперь оказались здесь - в диком, непостижимом месте, где небо цвета крови, и воздух неподвижен, как перед грозой, затхлый и теплое, и вонючее, пахнет здохлизною , потому что вокруг них были болота. Пока достигал взгляд, пробираясь сквозь странное марево-туман, всюду вокруг было болото, черное, топкое и чем странное, чем - они еще не могли сказать. Двое друзей стоял на относительно сухом берегу, залитом протухшей жидкостью, не водой, потому что слишком густая, возможно, нефтью. Хотя и на нефть это не было слишком подобное. Густая черная масло.

Под ногами было болото, такое, как и везде, с той лишь разницей, что уровень жидкости ниже. Позади них росло дерево - поникшие, сгнили сотни лет назад, мертвое. А если и нет - то было оно лишь своим, непостижимым для живых жизнью. Дерево было без коры, развращенный и голые.

В воздухе царила странная напряжение - возможно, давление выше, поэтому и влиял так угнетающе на их сознание. Но Семпльований не мог спорить со своей интуицией - она ​​панически шептала, что именно место излучает ужас. Или то, что живет здесь, на этих безлюдных болотах. Сэмпл посмотрел на черное месиво под ногами. Оно шевелилось, да, оно шевелилось, словно матрас, набитый глистами. Болото двигалось, так, как также жило особым, мертвым, неорганическим жизнью.

От напряжения хотелось кричать. Кричать, пока весь страх этого места не сойдет на нет.

- Ну что теперь, ШО ТЕПЕРЬ? - панически забормотал Сэмпл.

В Паука зуб не попадал на зуб. Волосы шевелились на голове, потому что он кожей слышал - здесь живет зло. Воздух становился все более наелектризованишим, от чего на коже поднялись все волоски. Паук взглянул на дешевый китайский часы.

- Сэм, ну посмотри! То труба !!!

Семпльований бросил взгляд на часы, и мороз задрал по спине колючей рукой. Цифры на жидкокристаллическом табло изменились с

16:07 09

на

16:07 08

а еще через несколько секунд на

16:06 54.

В Семпльованого отвисла челюсть. На короткое минуту он даже забыл, где находится. Что же это, бедствия, за место, где земля проклята черным багновиськом, а время бежит обратно?

В воздухе появилось что-то новое - странный звук, сверхнизкое вибрация, ощущаемая лобной костью и легким колебанием воздуха в ушной раковине, от которой начинают ныть больные зубы.

- Сэм, шо делается? Сэм!

Сэм зачарованно смотрел в противоположную от Паука сторону. В тумане под багровым небом что-то выбиралось на свет. Густые массы болота начали расходиться, давая место уродливом плода этого проклятого места. Оттуда выбиралось то не просто огромное. Это то мало действительно титанические размеры.

Что-то вылезло и, не долго раздумывая, проглотил их.

Дарка

Звонко закрылась дверь, от чего Дарка вскрикнула от испуга. Ее нервы были натянутыми, как тонкие струны, и не хватало совсем немного, чтобы струны потрескались.

Фигура медленно подошла к ним, приговаривая:

- Ай-я-яй-я-яй! Что же вы здесь потеряли? Не нашли лучшего места целоваться, как по подвалам?

«Не бойся, - прошептал Юрий ей на ушко. - Все будет хорошо. Ничего плохого не случится ».

Но Дарка отчетливее, чем когда-либо, чувствовала кгвалтовного приближении катастрофы. Она не имела никакого шанса не допустить ее. Это было более чьи силы. Она прижалась к Банзая, теряя остатки своей и без того скверной отваги.

- Ну, вы видите? - полным сарказма голосом Кори издалека отметил Дарка, что все крепче продолжала занимать Банзая, так как не хотела, никак, никак, никак не хотела верить в реальность всех событий.

- Какие сантименты! - продолжал Кори, приближаясь. Она почувствовала, что Банзай также приложил ее к себе крепче, пытаясь защитить. - Какие эмоции! Дайте мне платок, что-то щиплет в глаза!

(Я не верю в тебя, не верю. Почему ты не исчезнешь? Тебя не существует. Я сплю в Банзы дома, вместе с ним, на одной кровати. Это самый ужасный сон в моей жизни)

- Слышь, Банзай ?! Твое ципятко говорит, что оно спит! Что меня нет! .. Дитя! И я Есть больше, чем когда-либо на Земле! А теперь не мешай старшим дядям решать свои дела ... Хочешь спать - то спи, ребенок! - воскликнул язвительно Кори, и Дарка почувствовала, как соскальзывает в темноту.

***

... Только скажу тебе следующее: вся и суета - она ​​ничего не значит. Она не имеет никакого значения. Единственное, что имеет значение, должно иметь значение, - это любовь. Она спасет мир, в конечном итоге. Потому что если это не так, то и Кафка - обычный чахоточный, и Гендрикс - простой себе ниґґер с гитарой, и джез тогда не джез, а так себе - трелькання на пианино ... Она просто должна спасти всех нас. Не прелесть. Не секс. НЕ страсть. Не деньги. Не упование и точно не политика. Мир спасет любовь.

______________________________________

Купить книгу Любко Дереша "Культ"
Любко Дереш. Информация о авторе. Интервью